Профессор МГУ Владислав Смирнов: Накануне краха Советского Союза

Осенью 1990 г. обстановка накалялась не по дням, а по часам. По свидетельству Черняева, «сотни телеграмм со всех концов страны» ежедневно ложились на рабочий стол Горбачева: «Преступность разворачивается во все более изощренных и страшных формах – убийства, разбой, наглые грабежи, изнасилование малолетних; оружие попадает в руки бог знает кого и в неимоверном количестве. Вопли по поводу бессилия властей. Проклятия в адрес президента, “не способного навести порядок” и обезопасить жизнь людей. И все это – на фоне пустых полок. Уже табак исчез, уже “табачные бунты” кое-где. Умудрились в Москве выстроить тысячные очереди за хлебом – для России такое просто смертельно! В очередях вспоминают райские времена при Сталине и Брежневе, брызжут слюной бабы, матерятся мужики при одном упоминании имени Горбачева». На заседании Политбюро 16 ноября 1990 г. Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Б.В. Гидаспов говорил: «Я утром еду на работу, смотрю на хвосты (очереди. – В.С.) в сто, тысячу человек. И думаю: вот трахнет кто-нибудь по витрине – и в Ленинграде начнется контрреволюция. И мы не спасем страну».

Власть утекала из рук центрального правительства; она переходила к правительству России и к правительствам других союзных республик. По свидетельству Черняева, Председатель Совета Министров СССР Рыжков возмущался: «Сколько можно терпеть! Правительство – мальчики для битья. Никто его не слушает! Вызываешь к себе – никто не является! Распоряжения не выполняют! Страна потеряла всякое управление! Развал идет полным ходом!» В поисках выхода правительство разработало программу экономических реформ, главным автором которой был заместитель Рыжкова академик Л.И. Абалкин. Эта программа, поддержанная Рыжковым, предлагала постепенно расширять сферу товарно-денежных отношений, предоставить больше самостоятельности предприятиям, но сохранять государственное управление экономикой и государственный контроль над ценами. Понимая, что отказ от контроля над ценами приведет к их стремительному росту и катастрофическому снижению жизненного уровня населения, авторы программы намеревались переходить к рыночным отношениям постепенно – лишь после стабилизации экономики. «Мы шли к рынку, желая прежде всего стабилизировать ситуацию, а затем двигаться дальше к более развитой системе товарно-денежных отношений», – вспоминал Рыжков.

Программе Рыжкова-Абалкина противостояла гораздо более радикальная программа экономических реформ, подготовленная группой экономистов во главе с академиком С.С. Шаталиным и молодым экономистом Г.А. Явлинским. Она исходила из мысли, что стабилизация экономики возможна только в случае немедленного проведения «рыночных реформ», – в первую очередь, приватизации промышленности и «освобождения цен», то есть отмены контроля над ними. Эти меры авторы программы намеревались осуществить в течение 500 дней, и поэтому их программа получила название «500 дней». По сути дела, программа Абалкина предполагала сохранение социалистических порядков в экономике, а программа «500 дней» – отказ от них. В программе «500 дней» еще не было слова «капитализм», но уже не было слова «социализм».

Я не разбирался в экономике, но хорошо понимал простую вещь: «освобождение» (то есть бесконтрольное повышение цен) нанесет страшный удар по жизненному уровню населения, в том числе и нашей семьи. Конечно, – думал я, – 500 дней, после которых должно наступить обещанное реформаторами благоденствие, – это немного, но разные реформаторы – от Хрущева до Горбачева – так часто уверяли нас, что коренное улучшение наступит через 2–3 года, а оно все никак не наступало, что в 500 дней уже не верилось. Впрочем, и сохранение существующей системы не сулило ничего хорошего: экономическая ситуация ухудшалась с каждым днем.

В марте 1991 г. Черняеву, – в виде редкого исключения, – понадобилось самому отправиться за хлебом. Вместе со своим шофером он объехал «всю Москву, начиная с Марьиной рощи: на булочных либо замки, либо ужасающая, абсолютная пустота. Ну – ни кусочка. Такого Москва не видела, наверное, за всю свою историю, даже в самые голодные годы. Говорят: это – перед повышением цен. Но ведь хлеба на месяц вперед не купишь. В этот день, наверное, совсем ничего не осталось от имиджа Горбачева. Он катится катастрофически вниз уже от нулевой отметки. Ведь любой, – даже доброжелатель, – может, глядя на такое, произнести только одно: доперестроил!» Верховный Совет РСФСР и лично Ельцин одобрили программу «500 дней», а руководство компартии России назвало ее «антисоветской» и заклеймило как «предательство социализма, капитуляцию перед капитализмом». Горбачев, по словам Черняева, находился в растерянности, говорил близким ему людям: «Что делать-то? За что ухватиться?». Он дал Ельцину обещание поддержать программу «500 дней», но сам не был уверен в ее осуществимости и в том, что она будет поддержана народом.

Обстановка стала тревожной. По радио исполняли песню одного из «бардов» с припевом «Что же будет с Родиной и с нами?» – эти слова соответствовали моим чувствам. Поползли слухи, что готовится военный переворот то ли против Горбачева, то ли против Ельцина. 11 сентября 1990 г. на заседании Верховного Совета РСФСР Ельцин заявил, что к Москве из разных районов перебрасываются части десантных войск. Командующий военно-воздушными войсками тут же ответил, что войска перебрасываются для участия в традиционном военном параде 7 ноября и для уборки картофеля. Не знаю, кто ему поверил, во всяком случае не я: слишком часто военные нам беззастенчиво врали. До сих пор не установлено, зачем передвигались войска, и кто отдавал приказы об этом.

Беспокойство еще более усилилось в связи с очередным инцидентом, случившимся с Ельциным. 21 сентября 1990 г. в автомобиль Ельцина, двигавшийся по улице Горького, ныне Тверская, врезались выскочившие из переулка «Жигули». Ельцин остался жив, но получил сотрясение мозга и травму позвоночника. Разумеется, многие (в том числе и я) подумали, что, может быть, это покушение, организованное КГБ. Насколько можно сейчас судить, наши подозрения не подтвердились. Вероятно, это было обычное дорожно-транспортное происшествие. Поскольку многие члены Политбюро возражали против программы «500 дней», Горбачев 9 октября 1990 г. направил в Верховный Совет СССР послание, в котором отказался ее поддерживать. В ответ Ельцин обвинил Горбачева в срыве прежней договоренности и заявил, что «Российская Федерация должна быть готова к реализации своей программы стабилизации экономики и переходу к рынку».

Госсекретарь США Бейкер Д., помощник Президента США по безопасности Скоукрофт Б., супруга президента СССР Горбачева Р.М., помощник президента СССР по международным вопросам Черняев А.С., президент СССР Горбачев М.С. 1 августа 1991 г., Подмосковье, Ново-Огарево

На следующий день на совещании у Горбачева разразился скандал. Председатель КГБ В.А. Крючков и Председатель Верховного Совета СССР Лукьянов потребовали принять «жесткие меры» против Ельцина. Второй секретарь Киевского горкома КПСС Г.И. Ревенко говорил, что Украина «тоже отваливается», а после речи Ельцина о суверенитете России пойдет «цепная реакция распада». Как вспоминал Черняев, «над всеми витали испуг и ненависть». Рыжков будто бы даже кричал, что в случае победы Ельцина «всех нас расстреляют – это в лучшем, мол, случае; в худшем – повесят!» Горбачев продолжал искать спасения в укреплении своей личной власти. Он решил расширить полномочия президента и взять на себя непосредственное руководство правительством, преобразовав Совет министров в Кабинет министров при президенте. Эти предложения требовали нового пересмотра конституции, и Горбачев внес их на рассмотрение VI съезда народных депутатов СССР, который открылся 17 декабря 1990 г.

Первый день съезда ознаменовался скандалом. Депутат Сажи Умалатова – красивая, стройная женщина, работница текстильного комбината в Чечено-Ингушской Республике, обвинила Горбачева в развале СССР, внесла на рассмотрение Съезда «вотум недоверия» Горбачеву и добилась его включения в повестку дня. Около 400 депутатов, в основном ортодоксальные коммунисты (как и сама Умалатова), поддержали «вотум недоверия», но большинство депутатов, в том числе Ельцин, Попов и некоторые другие сторонники «Демократической России», на этот раз голосовали за Горбачева. Вторым, еще более неожиданным скандалом, стало выступление Шеварднадзе. Взойдя на трибуну и явно волнуясь, он сказал, что уходит в отставку с поста Министра иностранных дел, потому что стране грозит «диктатура». Что он имел в виду – диктатуру Горбачева или, напротив, диктатуру его противников – до сих пор остается неясным.

Еще один эпизод запомнился, я думаю, всем, кто смотрел трансляцию заседаний съезда по телевидению. Наряду с постом президента СССР учреждался пост вице-президента, и Горбачев предложил сделать вице-президентом бывшего работника Комитета молодежных организаций, мало кому известного Г.И. Янаева. Выступая перед депутатами он произвел отвратительное впечатление: принужденно улыбался, потирал руки, хихикал, шутил на доступном ему уровне. В ответ на вопросы о здоровье с ухмылкой сказал: «Жена не жалуется». Депутаты долго не хотели его утверждать, но Горбачев настаивал, несколько раз выступал и, наконец, добился своего. Видимо, он думал, что столь никчемный вице-президент не будет ему мешать, но снова ошибся.

Поскольку Совет министров преобразовывался в Кабинет министров, должен был уйти в отставку и его председатель Рыжков. Это избавляло Горбачева от человека, который стал его противником. Рыжков не дождался формальной отставки. После всех переживаний его сразил инфаркт; он долго болел, а затем ушел на пенсию. Председателем Кабинета министров стал бывший министр финансов В.С. Павлов. Горбачев считал его своим сторонником, но еще раз ошибся. Павлов сразу затеял обмен 50-рублевых и 100-рублевых купюр, которые будто бы скопились у спекулянтов и преступников. Эти купюры перестали принимать в магазинах, а именно ими в последнее время выдавали зарплату. У населения в очередной раз возникли большие трудности. В сберегательных кассах, занимавшихся обменом, стояли многочасовые очереди. Время от времени кассиры объявляли, что запас новых купюр кончился, «приходите завтра», а назавтра все повторялось заново. Люди злились, поносили Павлова, Горбачева, «перестройку».

Горбачев занимался в это время в основном подготовкой нового союзного договора, призванного заменить Советский Союз федеративным государством – Союзом суверенных республик. Переговоры велись в правительственной резиденции в Ново-Огареве и поэтому получили наименование «Ново-Огаревского процесса». Они проходили очень сложно и медленно, потому что руководители союзных республик всячески отстаивали свой, только что провозглашенный, суверенитет и, по существу, вели дело к независимости. У меня было чувство, что страна разваливается, и никто этому не препятствует. Я делился своими опасениями с друзьями и коллегами, но сочувствия не встречал. «У вас имперское сознание», – сказал мне один известный франковед. «Не волнуйся, республики от нас никуда не денутся, – успокаивали меня другие. – Они всю нефть от нас получают. Перекроем кран – и все».

10 января 1991 г. Горбачев направил послание Верховному Совету Литовской ССР, который объявил «о восстановлении независимости литовского государства», с требованием «незамедлительно восстановить в полном объеме действие Конституции СССР». Этог шаг был направлен на сохранение СССР, но привел к обратным результатам. Верховный Совет Литвы, возглавлявшийся Ландсбергисом, отверг требование Горбачева. Утром 13 января пришли сообщения, что в столице Литвы Вильнюсе произошли вооруженные столкновения, в которых погибло 14 человек. По телевизору были видны толпы народа, танки, но было совершенно непонятно, что происходит. Западные «голоса» вскоре объяснили: часть литовских коммунистов, возражавших против независимости Литвы, при поддержке советских войск попытались захватить телецентр, но встретили массовое противодействие возмущенных жителей Вильнюса. Через несколько дней журналист «Литературной газеты» Ю. Щекочихин выяснил, что в захвате телецентра участвовали офицеры специального подразделения КГБ – группы «Альфа», которая в свое время захватила дворец Амина в Кабуле.

События в Вильнюсе вызвали очень большие опасения лидеров национальных республик и возмущение российских демократов, которые расценили их как попытку силой оружия подавить национальное и демократическое освободительное движение. Верховные Советы Латвии, Эстонии, Молдавии, Украины осудили действия советских войск в Литве. Ельцин отправился в Прибалтику и подписал совместное заявление с руководителями Литвы, Латвии и Эстонии, в котором все четыре республики обещали «оказать конкретную поддержку и помощь друг другу в случае возникновения угрозы их суверенитету». Они совместно обратились за поддержкой к Генеральному секретарю ООН. Оказалось, что не только прибалтийские республики, но и руководство России, выступают против правительства СССР. Ельцин возложил ответственность за события в Вильнюсе на Горбачева и потребовал его отставки. Горбачев заявил, что непричастен к кровопролитию в Вильнюсе. Я ему не поверил: группа «Альфа» не могла действовать без санкции президента.

Выступая позднее в телефильме «Страсти по Горбачеву», бывший заведующий отделом ЦК КПСС Л.П. Замятин поведал о своем разговоре с министром обороны СССР маршалом Язовым. Язов будто бы сказал, что после провала попытки захвата телецентра в Вильнюсе, Горбачев позвонил ему и строго спросил: «Что происходит? Почему я ничего не знаю?» – «У меня просто челюсть отвисла, – вспоминал Язов. – Мы же все это только вчера обсуждали и готовили». Руководители СССР чувствовали свое бессилие, не знали, что делать. На заседании Политбюро 30 января 1991 г. первый секретарь компартии Украины С.И. Гуренко говорил, что недовольство населения растет и критиковал тех партийных и государственных деятелей, которые «хотят все время схватиться за штурвал, за которым ничего нет – системы управления нет, двигатель не работает, производство не идет». Ему вторил глава компартии Узбекистана И. Каримов: «Я спиной чувствую, что завтра, через два-три месяца, если рост цен будет происходить стихийно, и мы не найдем этому какой-то альтернативы или не определим в этом вопросе четкую позицию КПСС и компартий союзных республик, то все равно мы будем виноваты… Когда люди выйдут на улицу, вернуть их назад будет невозможно»

Желая удержать власть и остановить распад СССР, Горбачев задумал вынести вопрос о сохранении Советского Союза на референдум. Вопрос, поставленный перед избирателями, был сформулирован как-то витиевато: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантированы права и свободы человека любой национальности?» Правительство России дополнительно вынесло на референдум и второй вопрос: Желаете ли Вы ввести пост Президента России? Референдум состоялся 17 марта 1991 г. Я и все мои друзья голосовали за сохранение СССР. Так же голосовало 76% избирателей Советского Союза, пришедших на референдум, однако большинство населения Грузии, Молдавии, Латвии, Литвы и Эстонии в референдуме не участвовало.

Я не могу вспомнить, как я ответил на второй вопрос. Скорее всего «да», потому что считал и считаю, что в такой большой стране, как наша, президентская республика лучше парламентской. В общей сложности за введение поста Президента России проголосовали 70,88% российских избирателей. 28 марта 1991 г. должен был открыться Третий внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР. Межрегиональная группа решила провести митинги в его поддержку на Манежной и на Красной площадях. Моссовет, председателем которого стал один из лидеров Межрегиональной группы Г. Попов, разумеется, дал согласие на проведение митингов, но правительство СССР их запретило. Организаторов митингов, народных депутатов Ю. Афанасьева и А. Мурашева вызвали к Янаеву, в кабинете которого находились председатель КГБ Крючков и министр внутренних дел Б.К. Пуго. Как вспоминал Мурашев, «вдруг Крючков и Пуго заявляют, что мы чуть ли не Кремль собираемся штурмовать, у нас, мол, уже и веревочные лестницы с крючьями заготовлены. У меня глаза на лоб полезли». Афанасьев и Мурашев отвергли эти обвинения, видимо, родившиеся в воспаленных мозгах перепуганных работников спецслужб, но все же решили не проводить митинги. Очевидно, в правительстве им не поверили, и в Москву ввели войска.

Юрий Афанасьев

Накануне открытия Третьего съезда народных депутатов РСФСР мы с Инной отправились в Большой театр, и когда вышли из метро на улице Горького, увидели, что вдоль всей улицы стоят цепочкой солдаты. Они просто стояли, не мешали проходить, никого не задерживали, но, конечно, создавали тревожную обстановку. На площади перед Большим театром тоже стояли цепочки солдат, разделявших находившуюся там толпу на части. Я спросил: «Ребята, вы зачем здесь?» – «Сами не знаем, вот, привезли, поставили». Утром следующего дня в Кремле открылись заседания Съезда народных депутатов России, но депутаты отказались начинать работу до вывода войск из Москвы. На следующий день по приказу Горбачева войска вывели, и съезд возобновил свои заседания. Вечером в его поддержку на площади Маяковского, на Арбате и на Пушкинской площади состоялись грандиозные митинги, в которых, в общей сложности, участвовало около полумиллиона человек.

В партийном и государственном руководствах возникли острые разногласия. Я узнал о них из опубликованного в «Правде» «Информационного сообщения» о Пленуме ЦК КПСС, где, как бы, между прочим, говорилось: «В ходе прений М.С. Горбачев в связи с отдельными выступлениями участников Пленума поставил вопрос о своей отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС». После рассмотрения этого вопроса в Политбюро Пленум ЦК КПСС принял решение: «Исходя из высших интересов страны, народа, партии, снять с рассмотрения выдвинутое Михаилом Сергеевичем Горбачевым предложение о его отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС».

Были опубликованы и «отдельные выступления», после которых Горбачев заявил о своей отставке. Самым резким из них было выступление первого секретаря только что созданной компартии России Полозкова. Он говорил, что Политбюро и Центральный комитет не выполняют полностью своих функций; Горбачев «выпустил штурвал из рук», и компартия теряет власть. «Надо безотлагательно разобраться со своими средствами массовой информации, – говорил Полозков. – Надо восстановить исполнительную власть сверху донизу и безотлагательно добиться ее нормального функционирования. В нынешней ситуации это можно осуществить только особыми мерами». Такого мы еще не видывали. Конечно, Хрущев тоже просил об отставке, но лишь в тот момент, когда уже утратил власть. Здесь же речь шла о замене действующего руководителя и о переходе к «особым мерам», то есть к введению чрезвычайного положения и, вероятно, к возвращению к сталинским порядкам.

Горбачев отверг требования о пересмотре его политики. «Я сознаю, где мы находимся, – сказал он в заключительной речи, – у черты, за которой распад экономики и государства». Он отказался созвать чрезвычайный съезд КПСС, на котором настаивали его противники, и дал им отпор. «Некоторые товарищи, – говорил Горбачев, – видят выход из кризиса только в одном – во введении чрезвычайного положения во всей стране. Будем говорить откровенно. По существу многим чрезвычайные меры видятся как средство возврата к политической системе, существовавшей у нас в доперестроечный период… А попытаться вернуться к старым формам – это значит погубить партию».

Горбачев не раз ошибался в своих предположениях, но на этот раз угадал. Всего через четыре месяца его противники предприняли попытку «вернуться к старым формам», которая закончилась полным крахом КПСС и советской власти. Угрожая отставкой, Горбачев одержал победу, но она была очень непрочной. 22 июня 1991 г. «Правда» сообщила, что депутаты Верховного Совета СССР приняли «обращение к народам и правительствам всего мира по случаю 50-й годовщины начала Великой Отечественной войны». Далее следовал такой текст: «Затем депутаты вернулись к обсуждению доклада председателя Кабинета Министров В.С. Павлова, в котором он поставил вопрос о предоставлении правительству дополнительных полномочий». Что говорилось в докладе Павлова, зачем и почему ему потребовались дополнительные полномочия, «Правда» не писала, но признавала, что обсуждение доклада носило бурный характер и продолжалось целую неделю, причем «в один из напряженных моментов обсуждения слово взял Президент СССР М.С. Горбачев».

Из опубликованных в «Правде» отрывков из его выступления нельзя было понять, когда оно состоялось, видимо, Горбачеву пришлось заверять депутатов, что демократия в СССР будет сохранена; что «за пределами нашей родины ее судьба не решается», что программа 500 дней не продиктована из-за границы, что советско-американские переговоры по вопросам разоружения это «не односторонняя жертва, не капитуляция, а равноправные отношения». Характер вопросов ясно показывал, что Горбачева подозревали в чрезмерных уступках США и даже в том, что программа 500 дней будто бы продиктована из-за границы. Завершалась эта невразумительная публикация не менее странным образом. Горбачев и Павлов взаимно заверили депутатов, что «у правительства нет противоречий с президентом», после чего подготовленный Верховным Советом проект постановления по докладу Павлова был по настоянию Горбачева «снят с обсуждения».

Теперь известно, что на закрытом заседании Верховного Совета СССР с критикой Горбачева выступили ведущие министры его правительства: председатель Кабинета Министра Павлов, министр внутренних дел Пуго, министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков. Не называя Горбачева по имени, они давали понять, что он несет ответственность за паралич экономики, развал армии, рост преступности, непротивление сепаратистам. Крючков сказал, что «отечество находится на грани катастрофы», а действия «антигосударственных сепаратистских и других экстремистских сил», поддержанных империалистами, не встречают должного отпора. Он даже намекнул, что в советском руководстве может действовать американская «агентура влияния» и подчеркнул, что «без действий чрезвычайного характера уже просто невозможно обойтись». Пока Горбачев с трудом отбивался от своих противников, власть Ельцина укреплялась. 12 июня проводились выборы Президента России прямым всеобщим голосованием. Баллотировались 6 кандидатов. Ельцин победил, собрав 57,3% голосов. Занявший второе место Н.И. Рыжков получил менее 17% голосов. Верховный Совет России возглавил Р.И. Хасбулатов – в то время близкий к Ельцину.

10 июля 1991 г. в Кремлевском дворце состоялась торжественная инаугурация Ельцина. Положив руку на какую-то книгу (видимо, конституцию), Ельцин поклялся защищать суверенитет России, уважать и охранять права и свободы человека и гражданина, соблюдать конституцию (которую он отменил ровно через 2 года). В явном противоречии с конституцией, провозглашавшей светский характер государства, Ельцин – впервые за годы советской власти – подошел под благословение находившегося на сцене Патриарха Русской православной церкви. Поздравил Ельцина и Горбачев. Два президента стояли рядом под объективами теле- и кинооператоров. Ельцин сиял, Горбачев принужденно улыбался. 20 июля 1991 г. Ельцин издал Указ о прекращении деятельности коммунистической партии и других партий «в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР». Политбюро и Секретариат ЦК КПСС выразили протест, но с ними уже никто не считался. 2 августа 1991 г. Горбачев, выступил по телевидению и сообщил, что проект Союзного договора готов и будет подписан 20 августа. После этого он уехал отдохнуть в свою крымскую резиденцию на мысе Форос. Мы об этом не знали и думали, что Горбачев находится в Москве.